Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин

Из министерства сразу поехал домой, так как сегодня должна приехать Валина сестра Лена. Кролика я потушил еще накануне. Валя купила какие-то, по сто граммов, корейские закуски в магазине.

Вечером, уже поздно, принялся читать рассказ Вани Аксенова, я ведь уже написал, что в преддверии своей поездки в Китай хочу провести 1–2 дополнительных семинара. Прочитал рассказ и даже оторопел: абсолютно сложившийся мастер, с таким удивительным умом, почти без погрешностей стиля. Рассказ этот написан так, что даже и не позавидуешь: здесь письмо нового поколения, хотя и не Денежкина, не современная стёбовая молодежная проза, а вполне реалистическое повествование, рассказывающее о том, как молодой человек, с явной целью переночевать у девушки, идет на назначенное вполне определенное свидание, по пути участвует в какой-то драке, затем показана постельная сцена — формально типичная молодежная жизнь. Но за этой жизнью встает нечто действительно сегодняшнее, совсем не суетное, а что-то русское и настоящее. Вот и слава Богу — один на этом курсе у меня грандиозный парень появился, а то я не люблю, когда курс кончается, а всё идет серо и условно. С этим ощущением радости я и заснул.

7 апреля, четверг. Отчетливо сознаю, что пишу свой дневник отчасти еще и на публику. Это мой собственный роман, роман моей жизни, который я сам строю. Если этот роман-дневник и не имеет художественных подробностей, то зато несет в себе подробности этнографические, временные, подробности сегодняшней жизни, и это тоже важные свидетельства. Я вообще не очень хорошо понимаю, из чего складывается писатель. Ведь далеко не только из его произведений, но и из его жизни, из того, что захватывает он в своем "гребке".

Утром, в 8 часов, был в нашей поликлинике у уролога с обычной своей, часто, кстати, пропускаемой, диспансеризацией. Совершенно замечательная — кажется, моя ровесница — врач рассказала, что ее дядя, Раевский Осип Моисеевич, входил в руководство МХАТа. Видимо, это боевая еврейская семья, в которой, как она говорит, еще один дядя — генерал, какой-то родственник — тоже генерал и ее муж — генерал. Наверное, очень смелые люди: один — герой Советского Союза, другой — дважды герой Советского Союза. За подробности не ручаюсь. Живет она в Переделкино. У переделкинских свой счет, и на бытовом уровне мы с ней здесь сошлись: она к Фадееву относится лучше, чем к Пастернаку. От этого двадцатиминутного разговора (перед моим осмотром) возникло такое счастье общения! Как я люблю этот перебор книг и знакомых цитат, ощущение такое, будто погружаешься в банку с медом… После не совсем эстетической процедуры осмотра она сказала, что дела мои даже лучше, чем можно было ожидать в моем возрасте. Тем не менее послала на анализ.

Теперь о неприятном. Утром мне стало известно, что вчера вечером, в 11-м часу, на заочном отделении, в зале, была устроена пьянка. Кто-то взломал дверь, чтобы проникнуть туда. Молодец охранник, который побоялся идти туда на голоса, вызвал милицию. Персонажи опять все знакомые: Ковнацкий, которого я недолюбливаю за его высокомерие и неприкрытое ощущение своей гениальности после публикации в "Знамени"; мой Никитин, который вообще не ходит в институт, подозреваю, что и приличных текстов у него не имеется, одни разговоры; Дохов, поступивший во второй раз, парень приличный, но с тягой к богемности. Кажется, был еще молодой Василевский, сын А.В., и Юра Глазов, уже якобы писатель. Милиция приезжала с автоматами. В пятницу следователь вызывает их всех к себе. Для острастки придется поступить жёстко, другой бы на моем месте их выгнал, а я не решаюсь: вдруг раскроется человек, вдруг выгоню гения…

Написал письмо заместителю министра культуры Л.Н. Надирову:

Глубокоуважаемый Леонид Николаевич!

Как известно, неимущий просит у всех. Отчетливо понимаю, что под крылом Минкульта такие театральные корифеи, как Щепкинское и Щукинское училища, Консерватория, живут значительно лучше, чем море институтов и университетов Минобраза. Поэтому осмеливаюсь просить: а не включит ли Минкульт в свой список на государственные гранты и Литературный институт имени А.М. Горького? Помимо Пелевина и Дашковой, тоже наших бывших студентов, у нас еще учились Бондарев и Бакланов, Трифонов и Розов, Ахмадулина и Евтушенко, Мориц и Ваншенкин, Айтматов и многие-многие другие.

Очень надеюсь, что государственная помощь будет способствовать воспитанию и творчеству новых писателей — прозаиков, поэтов, драматургов, тех, кто составит славу России.

Об Акаеве.

8 апреля, пятница. История с пьянкой наших ребят в зале заочки и разломанной входной дверью развивается довольно скверно. В связи с тем что охранник вызвал милицию, мы попали в какие-то сводки, здание в центре, значит приехали ребята из ФСБ. Построили наших молодцов и мотали им душу. Теперь везде ищут террористов, наши попали под эту кампанию. Центр! Выяснилось, правда, что дверь сломали не наши студенты. Оказывается, к Лёше Козлову пришел приятель, который — полагаю, после выпитого в недрах издательского отдела — направился в туалет. Тут его прихватило, и молодой человек не стал ждать, а ударил ногой по двери и вышел на волю. Так что были некие параллельные действия: наверху пьют пиво поэты и прозаики, а внизу ломает дверь издательский гость… Думаю, что историю с разбитой дверью пытались замять, но тут, к счастью, признался во всем Леша Козлов. Я даже вздохнул с облегчением: теперь никого не придется выгонять.

9 апреля, суббота. На дачу поеду в лучшем случае только вечером, а может быть и завтра. В институте сегодня соберется правление садового кооператива: новые налоги, новые расценки на электричество, новое качество жизни, все это требует немедленного решения.

Утром ходил гулять с собакой, день замечательный, снег дотаивает. На некоторых подъездах висят маленькие компьютерные плакатики, кое-что я записал. "Путяру — на нары". Или более обобщенно: "Народ молчит. Как хорошо. Отнимем что-нибудь еще!"

В институте собрались наши обнинские кооператоры, восемь человек. Все о том же, а главное — о прессе, который государство теперь оказывает на мелких, а по сути, нищих собственников. Около 40 человек у нас не платят ни за электричество, ни годовые взносы. Одни потому, что считают себя инвалидами и пенсионерами — значит "нам положено", другие потому, что привыкли жить при советской — вот здесь я и не побоюсь употребить это слово — "халяве". Правда, психология нашего кооператива, где всегда работали всевластные журналисты-радийщики и телевизионщики, тоже своеобразная!

Начал читать "Чужую маску" Марининой. Захватывающе.

10 апреля, воскресенье. Весь снег уже стаял. По объему работ, которые я произвожу весной за один присест, можно определить, как быстро уходят силы и теряются возможности. В теплице посеял (может быть, и рано) петрушку, укроп и салат, накрыл всё полиэтиленом. Покрасил рейки для другой теплицы. Вот и всё! А устал-то, аж задохнулся…